так природой заложено! А тут Вы… красавицы, умницы! И что? Или было бы лучше, если бы чурбан-чурбаком бы сидел?

Опять легкая тень промелькнула на ее лице.

«Похоже, чурбан — ее муж!».

Но она встряхнулась, как та собака, и посмотрела на него:

— Так… Все-таки… Лиза, она уже три года одна. И никого к себе не подпускает!

— А… были варианты?

Лида усмехнулась:

— Варианты, как ты говоришь, были. Подкатывали, если можно так выразится, к ней тут… некоторые. Только вот она — все с улыбкой, да смехом… и ни-ни! А сейчас… я даже не могу понять, что произошло. Ну да… симпатичный мальчишка! Смазливый даже… Ну… умный, не отнять. Стихи вон пишет! Но все равно — мальчишка! И вдруг… Слушай! Вот я и в школе, и так… по жизни, видела массу парней твоего возраста. Но… ты ведешь себя… странно! Откуда такая напористость, такой… опыт в общении с женщинами? Как будто мужчина опытный, и бабник отъявленный?

— Это… плохо?

— Ну а что же здесь хорошего? — удивилась она.

Он задумался.

«Штирлиц был близок к провалу!».

— Видишь ли, красавица…

— Вот! Вот — опять! — она обличающе ткнула в его сторону пальцем, — никогда, никогда восемнадцатилетний парень не стал бы обращаться так к женщине, которая старше него!

Он поднял руки:

— Все! Сдаюсь, сдаюсь! Признаюсь — во мне сидит демон похоти, силами зла завладевший телом юноши! — Иван помолчал, — так лучше?

Она, чуть прищурившись, наклонив голову набок, разглядывала его:

— Знаешь, если так было бы можно — это все бы объясняло! Инкуб? Или какой-нибудь… сатир?

«Ну да. Дама же начитана… сверх меры!».

— Страшно тебе, женщина, сосуд греха?! Как не упорствуете Вы с Лизой, а соблазню Вас обеих! Вы будете принадлежать мне! И только мне! Вы будете выполнять все мои прихоти! Трепещи — ибо прихоти сии будут безгранично греховны! Я ввергну Вас в пучину похоти и сладострастия! Вы забудете самоё «Я»! Вы забудете стыд, а Ваша скромность сгорит как мотылек на огне свечи! — басом пророкотал Косов, на последних словах раскинув руки в стороны и вверх.

Она хмыкнула:

— Надо было стоя это произносить — было бы достовернее!

— Ну вот… хреновый с меня актер, да?

— Да нет… вполне нормально получилось. Так все-таки ты… за кем ухлестываешь? За мной? Или за… Лизой?

«Как там в «Винни Пухе»:

— Вам хлеб чем намазать — медом, или сгущенным молоком?

— И того, и другого… и можно без хлеба!».

— Вот почему в жизни чаще всего вопрос стоит — или-или? Почему нельзя — и то, и то? — расстроился Косов, вполне искренне, между прочим!

— А ты нахал, Ванечка! — она была удивлена. И его слова ее развеселили!

«Вот что-то мне сейчас подсказывает, что она даже как-то облегченно это произнесла… Или я ошибаюсь?».

— А что делать-то? Не мы такие — жизнь такая! Слышала небось: наглость — это второе счастье?

«Ага… где была скромность — там вырос… ага — он!».

Лида покачала головой.

— Только, Ваня, если ты хоть словом, хоть делом… Лизу обидишь… я не знаю, что с тобой сделаю! Так и знай! Она… я пока болела, она… она — горшки за мной выносила! Она… она как сестра мне. Ясно тебе?!

— Да почему же я ее обидеть захочу? Ты уж монстра из меня не делай! Я… я к тебе и к Лизе… я очень хорошо к Вам отношусь!

Она вздохнула:

— Похоже, чая я сегодня не дождусь…

Он поставил чайник греться.

— Слушай… только пойми меня правильно… Я понял, как все было у Лизы. И почему ты так к ней относишься. А про себя… почему за себя не переживаешь?

Они пили чай, и Иван слушал, и слушал Лиду. Она безропотно согласилась на коньячок в чай, и ей даже помогло это. Хоть с грустной улыбкой, но вполне спокойно, она «плакалась в жилетку» Косову.

Ну да — умненькая девушка. Хорошо училась, вполне себе красавица. Но вот мама у нее… мда. А папа — похоже — подкаблучник! Так часто бывает в семьях интеллигенции. А потом мама решила, что если уж дочка заканчивает институт, то пора присматривать ей «подходящую партию». И присмотрела. А то, что мужчина старше дочери лет на пятнадцать — так что с того? Самостоятельный, хозяйственный, с высшим инженерным образованием. Только вот — сухарь и педант. Ну так — это даже и не недостаток, в глазах матери-то!

Похоже и сама дочка думала — да хоть за кого, лишь бы от мамы подальше!

«Какой-то Ипполит получается! И тут я, как тот Лукашин — распиздяй, но — такой обаятельный!».

Они проговорили долго. Точнее — она говорила, а он только поддакивал, хмыкал, и выражал прочие маловербальные эмоции. В процессе Лида выпила три кружки чая, да все — с коньяком. Отчего повеселела, зарумянилась и стала выглядеть куда как привлекательной.

— Ну вот… поплакалась в жилетку… Надо идти работать! — она встала и попыталась выйти.

Он опять придержал ее, обняв и поцеловав.

— А Лиза? Она в качестве жилетки не подходит?

— Ха! Много ты понимаешь в женских разговорах! Подходит, конечно! И не раз уже использовалась. Только… Иногда и мужское плечо рядом нужно. А так… Если я начну ей в жилетку плакаться, там у нее и своих проблем… Знаешь… Как же это… Вот — резонанс получается — мои слезки, да плюс — ее печали! Такой рев в два горла получается, что только вино и спасет! А с вином-то — и спиться можно. Очень быстро.

— Ладно, Ваня, спасибо тебе! И хватит уже меня за… попу тискать! Все, все… Отпускай!

А перед дверью — сама поцеловала его! И очень нежно! Вот так вот!

На следующий день они с Ильей устроили презентацию песен перед Елизаветой Николаевной. Учитель пришла не одна, а с молоденькой девчушкой. Тоненькая, русоволосая, эдакий — мышонок! И глазками так — глядь-глядь по сторонам. Но сурьезная — жуть! И галстук пионерский на тонкой шее. Но на лацкане платья — комсомольский значок.

— Это наша пионервожатая, зовут ее — Катерина! — представила Лиза девушку.

— Ну… «Орлят» Вы, Елизавета Николаевна, уже слышали! — в присутствии других Иван был с женщиной официален.

— А можно… еще раз. Пожалуйста! — Лиза посмотрела на него. И что-то мелькнуло у нее в глазах, неофициальное.

Ну что же… Спел, под аккомпанемент своей гитары и аккордеона Ильи.

— Это же… Это же — как здорово! — восторженно посмотрела на Лизу Катюшка.

Они втроем с Ильей принялись обсуждать, как бы это звучало…

— Хор. Здесь должен быть хор с